Название: Встреча
Автор: Марианна Кросс
Фандом: Tokyo Ghoul
Бета:  +Nea+
Размер: драббл, 784 сл.
Пейринг, персонажи: Канеки Кен (Сасаки Хайсе)/Цукияма Шуу
Рейтинг: PG-13
Жанр: ангст, флафф, ER
Саммари: Я вернулся к тебе
Предупреждения: Никакого глубинного смысла, я просто скучаю по Шуу. Таймлайн с канона "вотпрямщас.
Подарок для  Вицка. Привет тебе бро и высокодуховного фикбука стиля, гы

читать дальше

Напротив друг друга охотник и жертва.

Эти роли привычны, они уже прожиты ими однажды.

И ничего, что тогда их распределение было противоположным.

Воздух в комнате сперт, полумрак кажется зыбким.

Пыльный торшер в самом углу испускает дрожащий, мерцающий свет.

Кажется, что это оптическая иллюзия искажает реальность, когда гость видит того, за кем пришел.

Цукияму Шуу почти невозможно узнать.

Он сидит на диване: неудобно, на самом краю, и из последних сил держит спину прямой.

Когда-то холеные волосы спутаны, в колтунах, щеки глубоко запали, под глазами больные тени.

Видны все косточки под ставшей полупрозрачной кожей на кистях рук.

Но обольщаться этой слабостью никто не собирается.

Гурман всегда был животным, а теперь он - затравленный зверь, способный дорого продать свою жизнь.

Портрет на личном деле совсем не похож на то, что оказалось перед глазами.

Там на фото изображено одухотворенное, мечтательное лицо, намного более молодое.

Там на фото у него крепкое, упитанное тело атлета.

На того объявили охоту, решив, что хватить ему разгуливать по городу.

А с этим бы и связываться не стали.

Но он все еще Гурман, и такой сойдет.

Организации нужна кровь, бегущая в его венах.

Кагуне, которым он обладает.

Сердце, что бьется в его груди.

Все это они получат, вынут из живого или мертвого – как решит Арима-сан.

Об этом следует помнить каждую секунду, каждый миг держать в мыслях задачу.

Это несложно, ведь свободного места в памяти теперь с избытком.

Из нее стерто время, когда все в Гурмане нужно было самому Сасаки.

Он делает шаг и настороженно сжимает ручку кейса.

Делает второй, смотря мимо того, у кого сейчас отнимет свободу.

Делает третий, и Гурман весь подбирается.

Его лицо искажается – на нем одновременно горе, безумие, боль, все сразу, и ничего ясного.

Красные зрачки трясутся в черноте глаз.

В чужой нервозности есть что-то знакомое.

Сасаки удивляется этому, а затем делает глубокий вдох.

Гурман слишком ослаб от голода, его запах сейчас почти неуловим.

Как и запах визитера.

Которого он уже второй раз в жизни видит абсолютно, совершенно другим.

Которого он бы принял любым.

На лице Сасаки надета маска.

Под ней еще одна — бывшее лицо Канеки Кена.

Но запах все-таки узнается, будит нечто в самой глубине существа.

Вторая маска трескается, лоб напряженно идет морщинками, когда он делает выдох.

Ему нужно следовать задаче, а в голове все почему-то начинает прыгать, словно там подбросили сотни резиновых мячиков.

Вот один — личное дело Гурмана, на нем изображен еще цветущий молодой человек.

Вот второй — этот человек заливается румянцем, когда Сасаки опускается сверху и прижимается кожей к его коже.

Вот третий — жжение в боку, безумный голод, ужас, снова голод, хуже которого нет ничего на свете.

И как можно было забыть о таком?

Как после этого можно винить в чем-то гулей?

Даже таких извращенных, как Гурман?

Подпрыгивает очередной мячик, после удара которого мозг почти разрывается.

Что-то лопается, и наружу, как кровь из раны, просачивается то, что было раньше – до Сасаки.

Раньше против извращенности Гурмана он тоже кое-что имел, если она не касалась постели, но все, оказалось, поддается корректировке.

Точнее, тот, кто раньше жил в его теле и считал Цукияму Шуу своей парой.

Быть им, исчезнувшим, странным существом, быть врагом тому, за что он боролся, почему-то правильнее, чем быть голубем, охраняющем людей от гулей.

При попытке вспомнить что-то о том, другом себе, все еще почти совершенно пустая память дико болит в голове.

Эта боль так сильна, что от нее руки слабеют, разжимаются.

Больше боли — больше прошлого.

Битв и взглядов, борьбы и страданий, счастья и преданности от того, кого всего несколько минут назад Сасаки собирался убить.

Оружие больше не нужно.

Слезы переполняют глаза.

Маска услужливо скрывает их часть, когда Сасаки делает еще несколько нетвердых шагов к не сводящему с него глаз Гурману.

В них голодный блеск, но это — не тот голод, который можно утолить пищей.

Отработанным раньше легким движением Сасаки прижимает чужую голову к себе.

Прячет этот взгляд в тепле своего тела.

Гурман не сопротивляется, трется лицом, шумно принюхивается и удовлетворенно сопит.

До самого конца стереть Канеки не получилось, осталось достаточно, чтобы опознать его.

Так они и замирают.

Один молчит, боится вспугнуть призрака, которого так долго ждал.

Второй — потому, что ему всегда нужно было время, чтобы принять себя новым.

А еще ему больно, в памяти вспышками жгущих ожогов, словно ликорисы расцветают воспоминания.

Они верткие, как лепестки на сильном ветру, неясные, как частицы почти до конца растерянных пазлов.

Они уже никогда до конца не соберутся во что-то цельное, стоящее.

Но какая разница.

Пока они с Шуу живы — ничего не потеряно навсегда.

Тот все молчит, но даже через одежду чувствуется, что его губы двигаются.

Пытается не укусить, а что-то произнести или поцеловать.

Заморившему себя от горя сейчас все тяжело дается.

Значит, нужно брать главное на себя.

Сказать что-то в такой момент просто необходимо:

— Я вернулся к тебе, — выдыхает Сасаки.