Название: Хороший сон
Автор: Марианна Кросс
Бета:  +Nea+
Фэндом: Мартин Джордж «Песнь Льда и Пламени»
Пэйринг или персонажи: Рамси Болтон/Теон Грейджой, упоминание железнорожденных и Киры
Рейтинг: NC-17
Категория: Слэш (яой)
Жанры: Драма
Предупреждения: Смерть персонажа, Насилие, Изнасилование
Размер: 1050 сл.
Саммари: Вонючка продолжал спать, спать и не слышать нечеловеческих воплей железнорожденных, умирающих в чудовищных муках.

читать дальше
Вонючка был пьян и предоставлен на эту ночь самому себе. Рядом шумно дышали собаки, согревая теплом своих тел. Он лежал щекой в собственной блевотине и был почти счастлив.
"Вонючка", вторил он про себя, "рифмуется с сучка". Сегодня эта сучка хорошо послужила своему господину, поэтому заслужила место в его своре. Это хорошо, это так хорошо - иметь это место! Иметь ужин и вино, иметь семь пальцев на руках и не одним меньше!

Раздался крик, полный безумия и жути, потом еще один, за ним — еще. Вонючка вдруг припомнил слова м'лорда Русе, как тот, рассказывая о появлении своего внебрачного сына, упомянул колодец, куда следовало бросить младенца. Детей топить - безусловно неправильно и плохо, да только все когда-то умирают. Вонючке было нельзя, но он сожалел, да, ужасно сожалел, что лорд Русе тогда не сделал этого! В колодец — и все концы в воду. И тогда бы сейчас не текли слезы по щекам, а моча - по ляжкам.
Не сегодня он перестал отправлять естественные надобности как мужчина, но сейчас, как и в первое время, не мог долго ничего удержать в себе. Это выходило непроизвольно и настолько часто, что он уже перестал замечать, когда подмочил свои лохмотья. Да и к чему было следить за этим и утруждать себя раздеванием? Тратить на это последние силы, с таким трудом скопленные им за последнее время, было бы глупостью. Холод от влаги, если он не был невыносим, уже давно не волновал его, а когда он напился и улегся в тепле — и тем более.

Да, выходило так, что сейчас он снова думал о Рамси. Он постоянно думал о нем - вопреки желаниям, не мог позабыть почти никогда. Рамси Болтон не шел из памяти. И как бы не хотелось оградить от него свои мысли, ничего из этого не выходило. Тот оставил неизгладимые следы в первую очередь не на теле, а на душе, проник в мысли, отравил собой все, что делало из Вонючки того, другого, который так глупо и неосмотрительно попался в руки врага. Он стал сучкой Рамси, Вонючкой, готовым лизать тому сапоги.
Всегда помнящей о том, кто его хозяин и на что он способен.
Засыпая, Вонючка думал о нем урывками, потому что мысли тяжело ворочались в опьяненном мозгу, но все же думал - это было проще, чем думать о тех, кто сегодня умрет по его вине.

Повезло, что сегодня хозяин быстро от него отвязался. Нельзя без содрогания вспомнить недавний блеск его глаз - Вонючка знает такой, выражающий извращенное желание.
Он готов был служить, только вот шлюхой быть так не хотелось! А ему приходилось уже, и не один раз.
Впервые это случилось, когда он еще был тем, прежним, красивым. Тем, от кого сейчас даже имени не осталось. Тогда унижение, впервые за всю жизнь, было нестерпимым, болезненно-острым, горячим, ноющим где-то в груди, словно рана.

У Рамси так же блестели глаза, отражая огонь факелов, когда он брал его связанным, уложив на живот полубоком, двигаясь коротко, без конца замирая, давая себя ощутить. Кажется, внутри хлюпало, потому что было немного крови, но боли, как ни удивительно, почти не чувствовалось - только жгло и горело внутри. Мерзким было ощущение чужого члена в себе и само унижение. Ведь тот, кого сменил Вонючка, был таким гордым, но тело, в которое Рамси спустил свое семя, как в девку, все еще отчасти принадлежало ему.

Был и еще один раз - когда хозяин перевозбудился настолько, что возжелал его, Вонючку. В жуткий день, после побега, когда свежевали Киру.
Вонючка помнил все смутно, как в тумане - запах крови, и крики, и то, каким сильным ему показался Рамси в сравнении с собой. Тот трахал его несколько раз - с перерывами, перекинув животом через пыточный стол.
А Кира смотрела с креста пустыми глазницами - живая, но уже утратившая человеческие черты, хоть иногда у нее еще хватало сил на стоны. Иногда Рамси вынимал член, подходил к ней и водил пальцами по этим ставшим жуткими глазам, по превратившейся в сплошную рану груди, и тогда Кира выла, странно и низко. Прямо так, как недавно кто-то орал неподалеку. А потом м'лорд снова возвращался в нему, засаживал по самые яйца и что-то чертил на его щеке пальцами, перепачканными в крови, словно лаская любовника. И, толкаясь вперед, так напирал, что выл уже Вонючка — что-то всхлипывал, ныл, трепыхался, пытаясь зажаться, не осознавая, что так доставляет хозяину больше удовольствия.

М'лорд, словно в благодарность за это, заводил разговоры: не спеша рассказывал им обоим в чем они провинились, проникновенно, почти нежно, делая долгие паузы между словами. Но, в отличие от ритма сказанных им слов, в действиях был очень напорист и быстр. Как он все успевал — непонятно, он был везде: возле Киры и возле Вонючки одновременно, обоим порядочно перепадало, пока Кире не посчастливилось умереть. Без ее криков и страданий Рамси перестал заводиться.

Вонючку снова стошнило, на этот раз вывернуло почти наизнанку, так, что кишки немного прочистились, значит, можно было допить.
Хозяин владел им, как своей вещью. Имел полное право в любое время взять его, убить, наградить - вот как теперь...
Однако тот, кем Вонючка когда-то был, все еще жил где-то на задворках сознания. Жил и сопротивлялся. Пусть едва ощутимо, но все-таки.

Вонючку продолжали греть не только собаки и выданное ему редкое одеяло, но привязавшаяся мысль о колодце.
Он снова приложился к вину и жадно всосал, сколько мог. Чтобы первую за долгое время ночь спать сладко и видеть во сне Рамси - не своего лорда-хозяина, а просто Рамси, урожденного Сноу и обреченного подохнуть как Сноу, не младенцем, а взрослым, как сейчас, мужчиной, тонущим в колодце. Узком, обложенном темным камнем, в котором затхлая вода, попахивающая тиной и прелью, качается на расстоянии человеческого роста от крышки. Она глухо плескалась под колотящими по ней руками, ласкала неприятными прикосновениями покрасневшее от натуги лицо умирающего. Вода была ледяной, и агония не обещала затянуться, но ее продолжительности вполне хватало, чтобы утопленник в полной мере познал безумное чувство отчаяния. Было достаточно для того, чтобы он успел хорошенько ссадить кожу с пальцев о покрытые тиной гладкие стенки, не пригодные для подъема.
После того, как поверхность воды успокоилась, на ее темной глади долго качались отражение седых лохматых волос Теона и его обильный плевок.

Вонючка продолжал спать, спать и не слышать нечеловеческих воплей железнорожденных, умирающих в чудовищных муках.
Смерть была тем, что неисправимо. Тогда как в колодце утопить можно в любом возрасте. Рожденные под благословением Утонувшего Бога, как никто, понимают это. А до того, как родиться в подвалах Дредфорта Вонючкой, спящий был именно таким.

Во сне Вонючка улыбался — почти робко, лишь немного приподняв уголки губ. Но все равно выражение его лица немного напоминало того, другого, прежнего.