[blue-kanzler]

Название: Чувство утра
Автор: Марианна Кросс
Бета:  +Nea+,  Мэй_Чен
Рейтинг: nc-17
Жанр: слеш, психодел, флафф, возможная миссинг сцена
Размер: мини (1760 слов)
Пейринг: Линк/Левелье
Описание: Мир — миром, а он, Линк... В этот миг был живым.
Предупреждение: Малкольм С. Левелье — снизу
Отказ от прав: все права принадлежат Хоcино Кацуре и студии "TV Tokyo"
Ссылка для скачивания:

Как долго единственным чувством находящегося при смерти Говарда Линка являлась боль? Вопрос для ответа слишком сложный. После решающего выпада Апокрифа он утратил способность отслеживать время.
Говард угодил в страну постоянного заката. Мрачное небо роняло на стылую почву редкие колючие снежинки. Они не задерживались на одном месте. Ветер тут же подхватывал их и сносил в редкие дюны. Эти странные сугробы — единственное, что оживляло рельеф. Солнце там всегда висело над горизонтом размытым пятном.
И ещё там было слишком много боли.
Каждый вздох замирал огнём на разорванных внутренностях. Но в том мире это было даже нормально .
Не требовалось по-настоящему дышать.
Говард, превозмогая всё, шёл вперед, иногда спотыкаясь о слежавшийся снег. Хоть горизонт к нему не приближался, оставалась надежда, что отсюда есть выход.
А затем боли стало меньше. Раны терпеливо врачевали чьи-то заботливые руки. Настолько сильные, что могли проникнуть даже в другое измерение.
Плоть стягивалась, горизонт начал приближаться. И хотя злой ветер обжигал измученное лицо путника снегом и холодом, всё равно Говарду стало куда легче.
Солнце скатывалось всё ниже — в мутную пропасть за край реальности. Вечный закат... Однажды неестественное, будто пропитанное кровью солнце утонет за горизонтом. И наступит утро. И он, Говард Линк, откроет глаза.
Но ждать было холодно.
Очень.
Он думал о друзьях, долге, смерти и тоске. Иногда - о Боге, но шептать в стылый воздух молитвы не хотелось. А ещё он часто вспоминал господина Левелье.
О последнем он думал всё чаще. Эти мысли согревали изнутри. Он начал верить, что если Левелье придёт за ним - мерзкий сон прервётся.
И это сбылось.
К нему явился долгожданный гость. Потрепал по липкой от холода иного мира, съехавшей на глаза чёлке. А затем приблизил лицок самому носу Говарда, лично убеждаясь, что тот действительно дышит. Секунды потекли медленно. Говард уже не спал. Он взволнованно затаился, глотая чужое дыхание. Стряхнуть власть грёзы оказалось непросто. Линк всё ещё видел внутренним взором пустыню под противными небесами. В тот момент, когда рот Левелье прижался к его губам, набухшее кровью солнце рухнуло за горизонт.
Язык у Левелье оказался мягким, но очень властным. Говард сам приоткрыл губы —одновременно с глазами. В комнате царил полумрак. Потрескивая, тлела свеча на прикроватной тумбочке. В её призрачном свете двое медленно и со вкусом вылизывали друг другу рты изнутри. Глаза их при этом не закрывались. Лбы тёрлись друг о друга, не разлипаясь. Ни один не желал зажмуриться, чтобы не упустить важного. Хотя при таком ракурсе взгляда каждый напоминал другому циклопа. Линку казалось, что у Левелье один глаз — огромный сгусток светло-орехового, наполненный ликованием. Левелье ласкал Линка очень бережно, благоговейно и осторожно чертил крупными пальцами размашистые знаки по повязке на груди.
Говарда била дрожь. Он сам весь был в тот момент радостью, хотя пока не до конца привык к тому, что жив. И хотел, чтобы неожиданный новый сон чем-то кончился. Но был уверен, что не вернётся обратно — бродить в одиночестве по мёртвой стране.
Левелье учащённо дышал, заглядывая в единственный глаз Линка. Говарду подумалось, что видит тот синеву, с прыгающим по центру огромным зрачком. Левелье всматривался в неё некоторое время, долго ждал, прежде чем рука опустилась и хозяйски сжала через ткань твёрдый член Говарда. В этот же самый момент Левелье разорвал поцелуй и блаженно вдохнул тихий стон удовольствия, обласкавший его губы.
— Вы живы, ты... Я так рад, я... — он что-то ещё хотел добавить, но не смог. Сейчас ему хотелось объясняться на языке движений, а не слов. Тем более, что Говард, тихоня Говард заявил ему в лицо:
— Я ждал... желал... — горло сдавило. Линк глупо улыбнулся и одарил Левелье взглядом, полным откровенного желания. Почти пьяного и призывного.
Повинуясь наитию, Левелье приподнялся и нетерпеливо принялся за пуговицы на своей рубашке.
Линк, хорошо видевший всего-всего Левелье до пояса, потерялся в звоне мелких осколков, на которые разлетелся его привычный мир. Говард погладил глазами кубики пресса на животе начальника. Левелье взялся за брючный ремень, а мир вокруг Говарда поплыл, совершенно порушенный в крошку. Эти самые осколки мельчайшей пылью просочились под мышцы и кожу, щекоча внутренности. Изгоняя их вон, Линк кричал и метался. Он быстро двигал тазом, толкаясь в чужое тело горячечно-резко. Не разбирая скорости, не считаясь с партнером. А сильные пальцы Левелье поддерживали его, успокаивающе поглаживая по выступающим косточкам таза. По пояснице, по напряженным небольшим ягодицам.
Плавающий в луже топлёного воска фитилёк почти отслужившей свечи мог видеть, как большому и крепкому хорошо под маленьким, обманчиво-хрупким. И что первый вовсе не считает это неправильным. Выгнувшись в оргазме, Линк очнулся. В этот самый момент руки на его спине безвольно разжались. Говард вышел с хлюпающим звуком и скользнул вниз, вдоль судорожно напряженных ног Левелье. Прошелся губами по напряженным под кожей мышцам живота. Потерся щекой о жесткий пучок волос и торчащий из них, ставший мягким, но всё ещё очень внушительный в размерах член Левелье. Контраст был потрясающим, а чужая кожа — нежной, словно у мальчишки. Секунды снова потянулись медленно. А Линк всё терся о него, пытаясь как-то выразить извинения, которых не требовалось.
Спустя некоторое время, когда тело Левелье вновь расслабилось, Линка мягко окликнули:
— Всё чудесно, Говард... Давайте целоваться? — На подобное предложение нельзя было не отозваться. Весь пылая, Линк скользнул вверх. Было уже почти совсем темно, но Левелье прекрасно видел, как смущенно Линк касается своей щеки и медлит, считая, что Левелье это не понравится. Левелье неожиданно легко перевернулся, склонился к кителю, уложенному прямо на пол возле кровати, и почти мгновенно вернулся с платком. Присел бочком, и заботливо и нежно промакнул с лица Линка своё и так хорошо растертое и впитавшееся в кожу при трении семя. Заодно смахнул излишек влаги с шеи и лба. Затем они безмолвно целовались.
Лениво, сладко.
И всего остального мира в эти моменты не существовало. Для воскресшего Линка он уже погиб, рассыпавшись мириадами пылинок. А Говард уже научился жить с ними в симбиозе. Теперь они не раздражали, не мешали, а грели. Обратились в прочный внутренний щит. Такой, возможно, даже Апокрифу пробить не по силам. Мир — миром, а он, Линк...
В этот миг был живым.
В абсолютно глухой темноте он облизывал шею Левелье, иногда прикусывая кожу над кадыком. Теплая впадинка у ключиц, казалось, просто создана для его языка. Голова кружилась от запаха. Странного, ванильного аромата, которого он в начале их ласк не ощущал.
А затем наступил день. Линк проморгал желанное утро, по его пробуждении солнце было уже высоко. Почти сразу он свиделся с Левелье. Получил от него задание. Произошедшее было просто приятным сном. Возможно, прежнего Говарда он сильно смутил бы. Но этому, новому Линку, было не до таких мелочей. Хотя взгляд у Левелье был таким же ласковым, как тогда.
Но вот настало и оно — первое утро новой жизни. Линк ожидал поезда на полустанке и лишь на минутку смежил веки. А за это время ночь перекинулась рассветом. Снова привиделся ему прошлый сон о Левелье, но теперь какими-то урывками. Говард заморгал в утреннюю прохладу.
Набрал воздуху в грудь. Запрокинул шею. Небо уже расцвело малиново-нежным. Обсыпанное невидимой пылью, сердце жалось тоской. Почти болезненной, имеющей вкус, он осел на языке горькой пряностью.
Чувство это оказалось тяжелее бремени солдата божьего.
Рождённое сотней серьёзных причин и одной - мелкой. Мелочной. Недостойной для живущего ради других человека. Несморя на то, что страстное недавнее приключение — лишь игра разума.
Прохладный воздух осушил испарину на лбу. Похолодил тонкие влажные потёки, скользнувшие под воротник.
Утро вокруг Говарда полнилось какой-то невероятной для этого часа суетой. А, возможно, происходящее просто исказилось. После того, как кровь отхлынула от пылающего лица, сердце Говарда забилось слишком часто. Даже после самых изнурительных тренировок он давно уже не ощущал этого. Жизни — неуёмной, настоящей. Горячей, долгой, оставляющей срок под любые свершения.
Запах кофе, потемнённых влагой камней мостовой, гудение подъезжающего поезда Говард жадно вобрал в себя. Как впитал взгляд Левелье из сна — полный нежности и затаённой печали. Говард жадно втянул ноздрями воздух и зажмурился, осознанно нанося себе шрам на душу.
Он никогда не забудет ничего из того, что наполняло его мир в эти краткие мгновения. Звон бидонов на трясущейся мимо тележке. Сливающийся с вязкой туманной рябью дым паровоза. И его. В первую очередь его.
Жар в собственной груди.
Линк вобрал в себя утро целиком. Поглотил без остатка все ощущения, принесённые им. В груди, всё ещё тревожимой почти нервными толчками, легонько покалывало. Говард поднялся с лавки. От его спины, на осыпанном мелкими каплями росы, дереве остался сухой узкий след.
Казалось правильным и уместным, что это утро чертит на сердце рубец. Такой же крестообразный, как тот, что теперь украшает внешнюю сторону груди Говарда.
Уже расположившись в вагоне, Линк всё прокручивал в голове подробности греховного сна. Чувство утра больше не томило его.
Да и пригрезившееся...
Этого не было и не будет. Быть не могло и не наступит. Никогда. Никоим образом. Ни за что. Жара, возвращающего в тело здоровье. Звучного полувсхлипа Левелье, откинувшего шею для его, Говарда, губ. Неожиданного сладостного. Наполненного неподдельным искренним чувством.
Говард был почти уверен, что думать о начальнике в таком ключе — мерзко. Почти уверен, что взаимность — плод его грязных фантазий. Но от «почти» не бывает столь сладко-тягуче внизу живота. Не дёргает в паху — болезненно и судорожно. Говард отлично держит себя в руках. Всегда. У него идеальные манеры и выучка. А теперь, побывав за Гранью, он будет владеть собой ещё лучше. Так Линк решил для себя, принимая из рук Левелье снаряжение на дорогу.
Не будет. Он даже ласкать себя, представляя... не станет. До окончательного выздоровления Говарду пока очень далеко. Раз его безумие очевидно даже во снах. Возможно для побывавших за Гранью это — нормально? Зато однажды всё может...
Может перемениться!
Линк вернётся с задания. Он почти сам уверовал в это. На обратном пути — перед тем, как явиться к Левелье на отчёт, вполне может соблюсти нынешний маршрут. Вдруг представится случай. Было бы неплохо после встречи рассвета выпить на станции кружку парного молока.
Тогда он расцелует пухлую молочницу, отмеченную нездоровым румянцем, словно печатью Господа. Нагло, весело и звонко расцелует. Как любимую жену, которой у него никогда не будет. Тогда он, пропади всё пропадом, даже проделает это с Левелье.
И будь что будет!
Апокриф не может быть абсолютно неуязвим. Уолкер не может окончательно предать Орден. Сиди в нём хоть тысяча чертей в довесок к Четырнадцатому. А Канда... Выйдет договориться. Одно дело делают. Рот Говарда дёрнулся слабой усмешкой.
Лгать себе оказалось почти так же приятно, как и видеть сны, за которые люди обречены утратить место в Раю. Но тем, кто его всё равно не получит, плевать на такие мелочи.
Это утро словно стало финальным штрихом. Красивым росчерком под ложью Центру. И самой смерти. Той, видимо, тоже хватило букв на могильной плите. Шея всё никак не сохла. Казалось, под чуть влажную ткань ещё струятся лёгкие капли пота. Перед тем, как выудить из кармана платок, Говард стянул перчатку.
Смятый кусок батиста к его изумлению оказался несвежим. Очень тёплым, но... Как ни удивительно — помятый угол был в самом деле не выстиранным. Голой рукой Линк аккуратно расправил платок. «М. С. Левелье» — сообщала убористая вышивка в уголке. Говард неверяще поднёс тряпицу к носу. Затем украдкой лизнул.
Она — солёная.
А пахнет — сладко.